Талант из Кабардино-Балкарии — теперь не только Дима Билан. 26-летний Кантемир Балагов, выпускник студии Сокурова в Нальчике, показал в Каннах дебютный фильм — о еврейской семье в поисках похищенного сына в Кабардино-Балкарии.
Русское кино любит терять, а потом искать своих детей: «Коктебель», «Юрьев день», «Нелюбовь» и вот теперь «Теснота». Правда, если в «Нелюбви» хладнокровие родителей хоть как-то оправдано названием, то для «Тесноты» рациональные взрослые в неспешном поиске выкупа кажутся большим допущением — там любовь такая, что буквально душит в объятиях. Похищение брата — только повод, фон, на котором разворачивается бунт его сестры Илы. Ей тесно и от родительской опеки, и от негласных законов общины, и от хмурого кабардинского города. Единственный непарализованный персонаж, она ищет способы достать деньги, но от тех, что сами идут в руки, отказывается — то ли по велению сердца, то ли из вредности.
В ужасе от цинизма родителей, девушка сбегает к любимому бугаю на автозаправку: «Скажешь, что ты кабардинка и не знаешь языка», — предупреждает он перед пьянкой с пацанами. Бояться есть чего: вскоре приятели в нарко-угаре будут кричать, что поделом евреев пустили на мыло, Татьяна Буланова сменится бардом-радикалом Муцураевым, а запредельные клипы 90-х — VHS с записью убийств русских солдат чеченскими боевиками. Это автобиографический момент: режиссер признается, что в школе по рукам ходила подобная запись, и она сколько пугала, столько и завораживала. Сцена, с которой из зала стали уходить зрители, неизменно отзывается в памяти детством, когда в новостях могли показать все, и каждый знал семью, в которой похитили ребенка.
Пронзительная сцена на дискотеке под группу “Вирус”: музыка вдруг выключается, и остаются только вспышки светомузыки — Ила танцует под ними, как под пулями. В то же время по мере обострения конфликта фильм наполняется поэтическими, почти абстрактными кадрами — эти маньеристские сцены приближают «Тесноту» к формальным антипсихологическим экспериментам Параджанова, у которого темы долга, погребенного заживо чувства всегда откликались в смиренных статичных портретах героев.
Джинсовые костюмы, куртки с нашивками и адидас, — в общем, все что мы любим в 2017, в «Тесноте» не только напоминает о нищей России-98, но порой говорит красноречивее героев. Как героиня Мэгги Чун в «Любовном настроении», в каждую сцену Ила врывается в наряде-стейтменте. Цвет Илы — синий: не только ее одежда, но и все места, которые по праву принадлежат ей, мерцают синевой в кадре, будь то календарь с тигром или плакат «Титаника». Когда мама пытается одомашнить бунтарку, то навязывает ей полосатое платье — Ила на миг сливается с ковром на диване, но вскоре переодевается в комбинезон и выбирается на волю через окно. Вот папа появляется в кобальтовом свитере — он всей душой на стороне дочери. Вот мама накидывает на плечи Илоны куртку сына — теперь любимым ребенком будет она.
Балагов не смотрит свысока и не ставит диагноз — он любит своих героев, а они, пусть неумело, но любят друга — для нашего кино это все большая редкость. «Теснота» соткана из воспоминаний и рассказов о 90-х, а по фону — панельки, памятник героям войны, красный неон как освещение по умолчанию, снова панельки, — еду по России, не доеду до конца. Фильм покажут на «Кинотавре», но неясно, попадет ли он в российский прокат. «Может, и к лучшему — вряд ли он всем понравится» — говорит Балагов.
