Детка, ты просто космос!

После недель безудержных споров, текст об «Интерстеллар» — вынужденное вступление в полемику. Пока прочие издания предлагают пару мнений и последующие разборки в фейсбуке, мы сразу выносим сор из избы!

Юля: Конечно, Нолан не входит в двадцатку самых утонченных режиссеров современности. Прописные истины в лоб, концы с концами не сходятся что на нарративном, что на монтажном уровне. Но Дэвид Бордуэлл ему все прощает за новаторство на уровне общей формы. По крайней мере, в 2012 прощал. Я бы все простила за классный саундтрек, но тут его нет. А ведь оставь герой Макконахи дочке на прощание флэшку с музыкой (отцы всех фильмов 2014 так делают — от «Стражей галактики» до «Мамочки»), были бы и We are all made of stars Moby, и Black Star Radiohead.

Олег: По мне, так вопросы монтажа и драматургии отходят на второй план: все в той же статье Бордуэлл отмечает, что Нолан закидывает в мясорубку популярные идеи, не ведая цели, и смотрит, что выйдет. Эта нерешительность одновременно перебрасывает внимание на форму — и закрывает дверь в лигу «утонченных», которые в формальном новаторстве находят пространство и для цельного высказывания. А саундтрек Циммера классный, порой напоминает Гласса в «Коянискацци». Но не может же призрак Гласса и Звягинцева, и Нолана тянуть.

Юля: Тем не менее, главная причина, почему фильм мне дорог, — это продолжение традиции Жоржа Мельеса. Человек, который на заре кинематографа ради того, чтобы зритель пережил фантастическое за гранью его обыденного опыта, прибегал к рапиду, кашированию и многократным экспозициям, который вручную раскрашивал пленку и выстраивал гигантские стеклянные павильоны, мне намного ближе братьев, которые придумали пару штучек из подручных материалов, а то и вовсе поставили камеру на штатив и со спокойной душой ушли бы, если бы техника позволила. Люмьеров знает каждый школьник, а Мельес столько раз предавался забвению, что реабилитация первого в истории кинематографа полета на луну через 112 лет кажется мне очень романтичным поступком. И, возможно, «Интерстеллар» по степени завороженности, полученной в добротном аймаксе, приближает нас к первым ошалевшим зрителям Мельеса.

Олег: Когда через одного критики говорят о фильме как об аттракционе и подчеркивают дополнительное благо аймакса, становится более ощутимым приближение скорее к луна-парку, чем к кино, которое на заре существования считали в первую очередь развлечением — но с тех пор оно эволюционировало, так что поздно гнаться за эмоциями первых просмотров, как и выбирать между Люмьерами и Мельесом. Но я заступлюсь за Люмьеров и компанию, потому что «бесхитростный» взгляд оказывается более внимательным и нежным. После контакта с фантастическим мы всегда возвращаемся к обыденности, и добро, на мой взгляд, вернее открывать в ней.

«Интерстеллар» не лишен внимания к реальности: трепетная погоня за беспилотником сквозь кукурузные поля не только захватывает дух больше полета в цифровом космосе, но и совмещает начало оды технологиям с началом воспевания любви отца и дочери — я даже завидую тому, что я не дочь и не отец. Но когда действие набирает обороты, Нолан теряет чувство меры, пытаясь уравновесить эффектную эпичность и запредельную чувственность, выходит все та же мясорубка — все вспоминают «Древо жизни».

Юля: Что может быть пошлее «Древа жизни»? Пафос Нолана оправдан, потому что я вижу тут в первую очередь оду кинематографу как таковому, а уже потом — космосу, любви и всему такому. Нельзя при всем желании не узнать в погоне за беспилотником в кукурузном поле «На север через северо-запад». А Тарковский вообще сквозит в каждом кадре, когда не вспоминается Кубрик. С одной стороны, ничего нового: в ином Хэллоуин выпуске Симпсонов встречаешь и более утонченные намеки на «Космическую одиссею», но меня эти оммажи не раздражают.

Когда в доме дождем сыпется песок и потом оказывается отцовским голосом — как тут не вспомнить финальные кадры «Соляриса». Когда аранжировка «Космической одиссеи» вдруг замирает, и зритель обнаруживает себя в полной тишине зала один на один со вселенной — как не вообразить себя зрителем немого кино? Уже не только мельесовского, а вообще любого. Да, в залах, как известно, никогда не было так тихо, но зато во французской синематеке немые пленки спасали от забвения именно на таких молчаливых киносеансах.

Олег: Боюсь, что это уважение к кино обманчиво, недостаточно надеть футболку с Хичкоком или Мельесом, если опираешься на клише. В юморе Симпсонов цитаты тоже льстят узнаванию, но еще и пропускаются сквозь коронный стеб над семейными ценностями, вступая в диалог с оригиналами.

Я не думаю, что Кубрик и Тарковский оценили бы собственные фильмы, разжеванные до версии «light». Прошло 40 лет, а массовый зритель все еще не готов столкнуться с тем, чем завершаются «Солярис» или «Космическая Одиссея», и Нолан не рассказывает ни об одиночестве, ни об утрате, оставляя нас с богоподобным культурным супер-героем в качестве универсального лекарства.

Юля: Да, это псевдоинтеллектуальное кино, которое не задает вопросы, а просто проговаривает то, что все хотят услышать. А еще с эмоциями у Нолана всегда были проблемы, тут не поспоришь. Уверена, Нолан изо всех сил старался добиться обратного эффекта, но у него как и раньше все герои — маски — и это имеет свой эффект, пусть и непреднамеренный. Упрощенная мимика, условные, почти абстрактные жесты, — Лотте Айснер называла это «двусмысленной закругленностью», когда говорила о «Кабинете доктора Калигари». Еще сто лет назад это заставляло усомниться в реальности происходящего на экране, но, может быть, вот это колебание между гиперреалистичностью картинки и условностью игры и заставляет испытывать трепет мистического? В конце концов, когда технарь, насовский пилот вдруг понимает, что граница между наукой и магией, ученым и эзотериком еле различима, это еще раз возвращает нас к наследию раннего кино со всеми его фантазмами позднего романтизма: от оккультизма до полетов в космос.

Олег: Почему тогда эти наивные фантазмы простительны Нолану и раннему кино, но того же Малика ты называешь пошлым?

Юля: Потому что у Малика с юмором проблемы. Нельзя так серьезно к себе относиться. А в «Интерстеллар» был робот, который умалял пафос происходящего.

Олег: Робот невероятно крутой, для меня все самое положительное в фильме складывается из его неожиданной формы и неловкого молчания после фразы Купера «…возможно, тогда мы будем одного возраста…». Но ирония не спасает от ощущения, что фильм Нолана и сам подобен механизму, который вызывает что-то среднее между эмоциями и рефлексами в предопределенные моменты. Ирония, которую предлагает в «Мамочке» Долан, когда герой раздвигает границы кадра — об этом и гораздо круче, хотя по части манипуляции оба фильма стараются.

Юля: Ну и тут мы опять возвращаемся к давнему спору. Я-то не вижу в этом ничего плохого, мне нравится, когда кино манипулирует. Осмелюсь даже сказать, что для этого я в кино и хожу.

Олег: Не могу сказать, что я хожу за чем-то принципиально другим, но если отдаешься кино, меньше всего хочется оказаться обманутым — и речь не о трюке.