Лос-Анджелес, наши дни. Эмма Стоун бросает Гослинга, потому что он играет в слишком успешном бэнде Джона Ледженда, а ей не звонят с кастингов. Шесть лет спустя, успешные и красивые, они встречаются взглядами и не могут сдержать грустной улыбки. Для поклонников классических мюзиклов конфликт мелковат (где Великая депрессия, Веймарская республика, вдребезги разбитые сердца или на худой конец кризис немого кино?), но для ровесников 31-летнего режиссера Дэмьена Шазелла — в самый раз. Как и любой добротный мюзикл, «Ла Ла Ленд» поет про героев нашего времени, и делает это безупречно и ровно с той интонацией, которой веришь.
Главный фетиш Шазелла, если забыли его «Одержимость», — истории селф-мейдов и одиночество как справедливая плата за успех. Эти темы и выходят у него самыми бойкими. Мюзикл года открывается самым живеньким музыкальным номером в типичной лос-анджелесской пробке. Это дальше задор и отвага пойдут по нисходящей, а сейчас хор поет о надежде на успех, побеждающей страх навсегда остаться безвестным лузером — кто так себя не чувствовал в 17, тот не жил.
В сцене, когда соседки уламывают Мию пойти на вечеринку, поклонники Боба Фосса с горькой усмешкой вспоминают подружек милой Чарити. И хотя до Читы Риверы, Полы Келли и Ширли Маклейн соседкам так же далеко, как Шазеллу до Фосса, их отчаянный оптимизм заражает сегодня не хуже. И те, и другие мечтают не просто выбиться в люди, но и найти себя, ну, а мечты не сбудутся, так изменятся. Жаль, конечно, не дошло до оммажа Rich Man’s Frug или Big Spender из той же “Чарити”, но нравы нынче не те — спасибо и на том.
Стоун и Гослинг — это Фрэд Астэр и Джинджер Роджерс, которых мы заслужили: такие же восторженные, но куда более неуклюжие и ироничные — короче, больше похожи на обычных людей, которые бросают мечты на полпути, нудят и не знают, куда себя пристроить на вечеринке. Любовная линия неудачливой актрисы и джазмена-ретрограда — практически мамблкор, который не очаровал разве что тех, кто не готов признать, что после крайностей формализма и кэмпа мюзикл уже никому ничего не должен и может быть любым.
Шазелла упрекают в излишней романтизации карьеры и успеха. Но едва ли «Ленд» поет о том, как променять любовь всей жизни на мечту всей жизни. Скорее о том, что все приходит и уходит, а мы снова и снова проматываем в голове свои факапы, мечтая переиграть жизнь заново, хотя и дураку ясно, что это так не работает. И об этом мучительном возвращении из грез в реальность — не только прошибающий финал «Ла Ла Ленда», но и добрая (и уж точно лучшая) половина всех мюзиклов. Не удивительно, что финальная встреча Стоун и Гослинга зеркалит «Американца в Париже» Винсента Миннелли, где герой Джина Келли грезит о потерянной любви (Лесли Карон) и забывается в танце — да каком: что ни сцена — то полотно Дега, Ренуара или Тулуз-Лотрека.
Но у Шазелла такой размах представить себе невозможно: его герои и в грезах остаются собой. Даже гимн всем мечтателям и безумцам, легкомысленным дуралеям Миа исполняет полушепотом, в растянутом свитере и без надежд на успешный кастинг. Но мы же все равно узнаем в ней Салли Боулз. «What good is sitting all alone in a room? Come here the music play», — пела Лайза Минелли в финале «Кабаре», даже когда было уже совсем ясно, что лучшее — позади.
