Наталия Мещанинова: «Мы все люди нервные»

Режиссер «Сердца мира» о поиске дома и мистическом реализме

«Сердце мира» Наталии Мещаниновой разворачивается на притравочной станции, где среди лис, оленей и собак с добрыми глазами бьется горячее сердце неприкаянного ветеринара Егора (Степан Девонин). Затаившись от прошлой жизни в беспросветную лесную чащу, Егор охотно выхаживает зверей, суетится по хозяйству, а с получки приносит пирожные — лишь бы стать частью приютившей его семьи. Ворчливый хозяин станции (Дмитрий Поднозов), его боевая жена (Екатерина Васильева) и дочь (Яна Сексте) с сыном Ванькой (Витя Оводков) — в целом, добрые, хоть и суровые люди, от которых Егор, может, и рад сбежать, да его будто магнитом тянет назад.

«Сердце мира» вышло практически одновременно с абсолютно другим проектом Наталии Мещаниновой — сериалом «Красные браслеты» — о детях в раковом отделении больницы. Тоже в какой-то степени дикие зверьки в слишком взрослом мире, они хулиганят и благородствуют, ссорятся и влюбляются, в общем — живут изо всех сил вопреки страшному диагнозу. Не под стать ни бодрому теле-мейнстриму, ни нервному «Комбинату “Надежда”» (предыдущий художественный фильм Мещаниновой) «Сердца мира» замедляет свой ритм до шороха листвы. С первых кадров, как Егор погружает руку в течение реки, запускается вереница неразрывных жизненных событий: покалеченные звери, весточки от матери, дуралеи-эко-защитники, робко вспыхнувшая любовь — вдруг сливаются в одном ритме «Сердца мира». Мы поговорили с режиссером о кинематографической правде и волшебстве, авторской честности и зрительском успехе.

Юля Гулян: Вы вначале, насколько я знаю, планировали рассказать историю про эко- активистов, а в итоге они стали комичными антагонистами, которые мешают тренировочной станции делать свою работу.

Наталия Мещанинова: Про активистов мы (Наталия Мещанинова и соавтор Степан Девонин — прим. glukk) сделали синопсис, и честно себе признались, что нам это неинтересно, в нас это не отзывается, и это не реально — у нас нет таких ребят, которых мы себе нарисовали, и мы зря романтизируем эту историю, слишком уж она нам лично не симпатична, потому что отчасти глупа — радикализм и все такое. Мы сели в абсолютной беспомощности и начали думать, что нас волнует. И мы поняли, что нас обоих волнует вообще ощущение бездомности. Даже при внешнем благополучии, какое-то внутреннее отсутствие дома, одиночество, тоска, сиротливость, поиск этого дома. Так мы потихоньку вышли на совершенно другую историю. И эти ребята остались там непроявленными персонажами, которых мы так и не поняли. Ну то есть мы поняли, что они хотят кого-то спасать постоянно, но… как это часто бывает, группа молодежи набрасывается на что-нибудь манкое, начинает срочно спасать кого-то, при этом причиняя вред.

Юля Гулян: Мы ничего толком не знаем о прошлой жизни Егора, о разрыве его отношений с матерью, но когда Егор с Ваней кидают дротики, и он говорит будто в шутку, что в него кидали нож, и показывает шрам, то в этом умолчании мерцает и тоска, и тревога за него, и до конца не понимаешь, что с ним на самом деле случилось.

Наталия Мещанинова: Это так и задумано и очень хорошо, что так читается, потому что таким образом мы намекаем зрителю, что да, его били, и да, эти шрамы точно не веткой задело, потому что он так отшучивается. И да, единственный человек, с которым он это может как-то проговорить, — это Ваня. Но потом он дает заднюю, боится его напугать. Для нас это был как такой маленький крючок, намек на то, что да нет же, мы же видим реальный шрам, и у него он не один он.

Юля Гулян: При этом Егор будто тянется к тому, от чего он бежал: в этом доме на станции ведь тоже и алкоголизм, и недолюбленные дети, и проблемы коммуникации. Как будто он должен пройти этот путь, чтобы вырасти, преодолеть свою инфантильность.

Наталия Мещанинова: Наверное, с точки зрения психоанализа можно так объяснить, но… я представляла, что он нашел семью, которая для него является в общем-то достаточно идеальной, пока не начинается вся эта история с запоем, и поэтому он и срывается. И он очень сильно хочет стать частью этой семьи. Наверное, вы правы, он хочет заполнить какие-то свои лакуны, образовавшиеся после разрыва отношений с матерью. Наверное, ему хочется этого ощущения дома, фундамента, семьи, постоянства, чего-то безусловного.

Юля Гулян: Вы всегда опираетесь на документальную, достоверную фактуру. Где-то вы подсмотрели героев «Сердца мира»?

Наталия Мещанинова: Егор очень близок к одному из моих родственников, его прошлому. По тому, как он был отвергнут всеми всегда, как он не был принят только потому, что совершает какие-то неправильные поступки. Или есть, например, прототип Николая Ивановича (хозяин станции в исполнении Дмитрия Поднозова — прим.), вполне себе конкретный человек, тоже хозяин станции, диковатый, нелюдимый в каком-то смысле, очень сентиментальный, прячущий эту свою сентиментальность за внешней грубостью. Я правда очень люблю за людьми наблюдать, запоминать их реакцию, и потом втягиваю в сценарий все эти проявления. Это может быть один мой персонаж, при этом это несколько людей. Но это так везде, почти во всех героях.

Юля Гулян: Да, я помню, что вы говорили, от вас много в «Комбинате “Надежда”».

Наталия Мещанинова: По сути и та, и эта девочка — это я. В разных этапах своей жизни — это я. В более раннем я — Надя, в более позднем я — Света. Это все мой опыт сперва бездны, потом побега из дома вопреки желаниям многих людей. Наплевала на многие вещи, прошла по головам, все такое. Нет, я не оставляла за собой утопленников, конечно, в реальной жизни, но кажется, что возможно ментально это было.

Юля Гулян: В «Сердце мира» не покидает два, казалось бы, взаимоисключающих чувства: ощущение предельной достоверности и мистики происходящего. Причем этот мистический реализм современный, как в «Чудесах» Аличе Рорвахер. Как вы этого добивались?

Наталия Мещанинова: После «Комбината “Надежда”», который был жестким по манере съемки, остродокументальным, с хаотичной камерой, хотелось выйти в другую форму, при этом остаться в документальной манере там, где дело касалось актеров, отношений героев, вообще происходящего. Реализм в «Сердце мира» становится образным благодаря форме. Большое количество кадров, та же собака, которая будто плывет по лесу, и мы видим ее нос очень близко, были придуманы на уровне сценария, и мне было очень важно это снять как некий сон, который сном не оказывается.

Юля Гулян: Этот кадр с собакой неизменно отсылает к финалу «Сталкера», где так же «плыла» девочка, будто научившись ходить, а потом оказывалось, что ее несет на руках Сталкер.

Наталия Мещанинова: Мы искали такие парадоксальные вещи. У нас даже была задумка делать сны героя, потом решили, что это будет уже перебор. Многое не вошло в фильм из таких магических красот, потому что это сильно разжижало историю, но мы стремились создать именно такую историю полу-волшебства в реальном пространстве.

Юля Гулян: Не страшно было помещать артистов в такой близи с животными?

Наталия Мещанинова: Там было много опасных моментов. Нам привезли еще трех взрослых собак алабаев, которые потом в финале снимались, и с ними была большая сложность, они постоянно дрались между собой. Степан целый месяц ездил к ним, сначала их кормил, потом потихоньку заходил в клетку, потом подсаживал их на послушание на себя, чтобы они считали его своим лидером. И вот вроде бы уже всего добились, они все делают идеально, но наступает съемка, появляется, представляете, звукорежиссер со своей этой вот удочкой мохнатой, всякие ветродуи и прочая фигня, люди, и собаки начинают нервничать, рычать. А Степан заперт в этой клетке. И мы предусмотрели в стене метод выхода, чтобы Степа выпал в заднюю стенку из клетки, если вдруг начнется драка. Потом они вроде бы научились плавать. Им было хорошо плавать летом, но мы снимали осенью, вода была холодная, и они категорически не хотели никуда плыть, а надо, чтобы собака с удовольствием плыла. И мы придумали какое-то невероятное приспособление — перед ней плывет катамаран, ее подманивают едой, и у оператора задача катамаран не поймать в кадр. Мы там всю смену убили на проплыв этой собаки, который все не получался. Артисты шутили: у нас на съемках перерыв — собакам холодно, а артисты — по хрену, как хотят, кто про них думает! Собаки устали, собакам холодно, собаки хотят пописать, а про артистов никто не думает (смеется). Собаки и мальчик.

Юля Гулян: Мальчик невероятный. Причем это же первая роль Вити?

Наталия Мещанинова: Это его первая роль вообще, да. Но мы его, конечно, страшно мучили, он очень быстро уставал. И были смены, когда он даже говорил: “Нет, я вам этого не сделаю”. И потом у него сцены еще довольно драматические, с плачем и всеми делами, как его было доводить, это тоже тяжело. И все, конечно, в этот момент думали только про мальчика.

Юля Гулян: И при этом с ним были очень долгие планы. Сколько приходилось делать дублей?

Наталия Мещанинова: Тот дубль, когда он бежит по лесу, был один. Он действительно расплакался, испугавшись слезного карандаша, как ни странно. У него, мы не знали этого, была как-то история с глазами, он это вспомнил и стал рыдать, и я ему говорю: “Всё, беги!” И он побежал в истерике, пытаясь еще играть, хотя у него была истерика, и мы там подмонтировали какие-то вещи, когда он просто поворачивался и говорил: “Да пошло оно ваше сраное кино! Да идите вы все!”

Юля Гулян: У вас несмотря на то, что всегда очень укорененная в русскую действительность высказывание, оно абсолютно универсальное, и то, что «Сердце мира» после Кинотавра попало на фестивали в Торонто и Сан-Себастьян — тому подтверждение. При этом же такие тренировочные станции для диких животных бывают далеко не везде?

Наталия Мещанинова: Они запрещены практически везде. Мы показывали предмонтаж в Триесте европейцам. Там была комиссия из 8 экспертов, которые давали рекомендации, и в общем ни у кого из них не возникло отторжения касательно станции, хотя у них это запрещено. Мне кажется, они просто более широкого взгляда люди, их трудно уже чем-то шокировать, поэтому довольно адекватно смотрят. И мне сейчас правда интересно, как нас в России примут, у нас очень любят пообвинять всех, обличить в чем-нибудь. На опыте «Комбината “Надежда”» я хочу сказать, что в Европе принимали все гораздо лучше, чем русский зритель. Потому что русских прежде всего беспокоило, что, типа, “зачем нам показывать эту действительность, мы и так все знаем? Зачем нам показывать мат, нас это оскорбляет!” Так же может быть и по поводу «Сердца мира».

Юля Гулян: Но с «Аритмией» же получился и зрительский успех. Вы его предвидели?

Наталия Мещанинова: Вообще нет. И когда на Кинотавре люди выходили из зала со слезами почти все, вот там мы с Борей Хлебниковым по-настоящему удивились! И мы потом смотрим друг на друга: “Борь, что это?” “Наташа, не спрашивай! Я вообще ничего не могу понять! Просто хочу скрыться. Почему все плачут? Что происходит?” Потом Боря мне звонит, говорит: “Это ужасно! У нас сборы уже 80 миллионов. Мне неловко!” Мы очень самокритично к себе относимся, с большой долей иронии, самоиронии, поэтому, скажем, предвкушать успех — это вообще не очень наша манера, а тут мы были ошарашены.

Юля Гулян: Интересно, как у вас лейтмотив врачей от “Красных браслетов” перекочевал из сериала в драму. Ведь вы этот сериал еще до «Аритмии» сделали?

Наталия Мещанинова: Задолго до.

Юля Гулян: Как вам работалось в таком формате — сериал для Первого канала?

Наталия Мещанинова: Мне было интересно, просто было очень сложно в плане производства, потому что как раз был какой-то кризис, и все время заканчивались деньги, и мы не знали, доснимем или нет. Была гора конфликтов, не очень простая история, но мне было жутко интересно это делать и вообще попробовать себя в другой форме, хоть это и формат, хоть это и заданные рамки. Ну и потом молодые наши артисты, конечно, офигенные, и с ними было просто приятно, и как-то целая жизнь у нас была. Мы делали, что хотели, нам никто ничего не указывал, не было никаких продюсеров с канала. Из-за того, что мы делали, что хотели, мы часто не укладывались в какие-то рамки сериальные, и возникали трудные ситуации, связанные с бюджетом и так далее. Это было тяжело ужасно, но интересно.

Юля Гулян: Не хочется что-то еще такое же супер-массовое сделать? Это ведь не исключает возможность авторского высказывания.

Наталия Мещанинова: Есть на будущее задумка, которая могла бы быть вполне в категории арт-мейнстрима. Я очень хочу снять трагикомедию про внезапную измену в 75 лет. Про вдруг вспыхнувшую любовь и кучу страстей, которые вдруг становятся как будто бы подростковыми в возрасте, когда уже ты вроде бы далеко не подросток. Это такой отсыл, наверное, к моему первому документальному фильму “Гербарий”. Не про инфантильность, а про страсти, которые вдруг в тебе возникают, потому что возраста нет, и времени нет, ну оно очень субъективное. И мне очень хочется сделать и драму, и комедию одновременно. Может быть, получится что-то бомбическое написать.

Юля Гулян: А с Борисом Хлебниковым что-то еще планируете делать?

Наталия Мещанинова: Для Бориса я сейчас пишу сериал, который должен запуститься в ноябре — уже съемочный период. Для интернет платформы “Старт”. И полный метр мы с ним делаем его будущий, и потом этих моих стариков будем вместе тоже придумывать. У нас такой междусобойчик образовался.

Юля Гулян: Борис ведь и на «Сердце мира» помогал?

Наталия Мещанинова: Да-да, он всячески открещивался, но он абсолютно соавтор. Он придумал какую-то часть сцен, и мы с ним все обсуждали, вместе все читали. Писала руками я, но так или иначе постоянный контакт с ним очень-очень полезный был. Он точно умеет видеть проблемы в сценарии. Пока ты до них сам дойдешь, он как-то раз-раз и обозначит. Хороший редактор просто, помимо того, что хороший режиссер. Видит все.

Юля Гулян: Последний вопрос задам. Что вы смотрите из кино, сериалов, или наоборот избегаете?

Наталия Мещанинова: Я очень редко смотрю кино. Это связано часто с нехваткой времени. И так как я постоянно пишу, то когда наступает вечер, я пока уложу ребенка, уже примерно около 12, и у меня каждый вечер — это выбор между лечь спать пораньше или посмотреть кино. Но я очень люблю европейское кино. Очень люблю Майка Ли, Андреа Арнольд и Ульриха Зайдля. Кино смотрю по совету друзей, в общем. Потому что я не синефил, у меня такого нет, чтобы прямо взахлеб. Причем даже русское кино с большой опаской смотрю, потому что ты всех знаешь, и так страшно, что тебе не понравится фильм, и ты потом будешь так мучиться, что тебе не понравилось, а ты человеку должен что-то сказать. И я так рада, когда я что-то посмотрю, и мне нравится, и я думаю: “Ну все, теперь могу хотя бы на фестивале поулыбаться”. Потому что это сложно, когда ты знаешь (автора), и вдруг тебе что-то не нравится. И потом у меня много сил отнимает кино, которое мне не нравится, поэтому я очень точечно смотрю.

Юля Гулян: Но вы бросаете, если не нравится, или принципиально досматриваете?

Наталия Мещанинова: Досматриваю, конечно. Бывает, что первые 10 минут фильма бесят, а потом ты втягиваешься и в конце понимаешь, что, блин, ничего себе, такое бывает. Бывает, что наоборот, нравится, а финал прямо, хочется убить пойти. Ну по-разному, мы все люди нервные, нетерпимые.